Бармен пододвинул стул, присел, но тут же встал.
— Гляжу на вас, и самому зябко стало. Налью себе тоже.
Принес еще стакан, сел напротив Адама.
— Действует, — сказал он. — А когда вошли, даже напугали — такой были бледный. Вы не местный?
— Я из окрестностей Кинг-Сити, — сказал Адам.
— На похороны прибыли?
— Да. Он был мой старый друг.
— Народу много?
— Много.
— И неудивительно. У него было множество друзей. Жаль, что погода подвела. А вам надо повторить — и в постель.
— Повторю, — сказал Адам. — От грога уютно делается, мирно на душе.
— Этим он и ценен. И, может, спас вас от воспаления легких.
Подав новую порцию грога, бармен ушел за стойку и вернулся с мокрой тряпкой.
— Вот, оботрите грязь, — сказал он. — Похороны — штука нерадостная. А когда еще и дождь на тебя льет, то хоть самому помирай.
— Дождь уже после полил, — сказал Адам. — Я промок, идя с кладбища.
— Советую взять у нас наверху комнатку. Лягте в постель, я вам пришлю еще стакан горячего, и утром встанете как ни в чем не бывало.
— Пожалуй, так и сделаю, — сказал Адам. Он чувствовал, как кровь разгоряченно щиплет щеки, растекается по плечам и рукам, точно их заполнила инородная жаркая жидкость. И жар этот проник в потайной ледничек Адама, в хранилище запретных мыслей, и размороженные мысли робко выглянули, словно дети, не знающие, позволят ли им войти. Адам взял тряпку, нагнулся, очищая штанины от грязи. Кровь застучала в висках. — Налейте еще, — сказал он.
— Если как лекарство от простуды, то уже приняли достаточно, — сказал бармен. — Но если просто желаете выпить, то у меня есть старый ямайский. Выпейте неразбавленным. Он пятидесятилетней давности. Вода убьет аромат.
— Я просто хочу выпить, — сказал Адам. — Тогда и я с вами глотну. Уже много месяцев не трогал этой бутыли. До рома у нас охотников мало. В Салинасе пьют виски.
Адам обтер ботинки, бросил тряпку на пол. Выпил темного ямайского, закашлялся. Крепчайшее питье шибануло в переносицу, окутало мозг сладким духом. Комната качнулась набок, выпрямилась.
— Хорош, правда? — спросил бармен. — Но способен свалить с ног. Я бы на этом кончил, но, может, вы не прочь, чтобы вас свалило. Некоторые для того и пьют.
Адам лег локтями на столик. Ему донельзя, до испуга захотелось говорить, говорить. И он заговорил — каким то не своим голосом, а слова изумили его самого.
— Я тут редко бываю, — сказал он. — Вы знаете, где заведение Кейт?
— Господи Иисусе! Этот ямайский даже крепче, чем я думал, — сказал бармен и продолжал сурово: — Вы на ранчо живете?
— Да. Недалеко от Кинг-Сити. Моя фамилия — Траск.
— Очень приятно. Женаты?
— Нет. Уже нет.
— Овдовели?
— Да.
— Сходите к Дженни. А к Кейт вам не надо. У Кейт нехорошо. Дженни там совсем рядом. Сходите к ней и получите все, что вам требуется.
— Совсем рядом?
— Да. Пройдете полтора квартала на восток, повернете направо. Любой вам скажет, где салинасский Ряд.
— А чем у Кейт нехорошо? — спросил Адам, тяжело ворочая языком.
— Вы идите к Дженни, — сказал бармен.
Вечер был слякотный. На Кастровилльской улице стояла глубокая липкая грязь; обитателям Китайского квартала пришлось положить через улочку доски от хибары к хибаре. Тучи на вечернем небе были серые, крысиного оттенка, а воздух был не то что влажный — промозглый. По-моему, разница в том, что влага приходит сверху, а промозглость — снизу, порожденная гнилостным брожением. Ветер уже ослабел, налетал сырыми и холодными порывами. Холод этот вытрезвил Адама, но приданная ромом храбрость не испарилась. Адам быстро шагал по немощеному тротуару, глядя под ноги — обходя лужи. Там, где улицу пересекала линия железной дороги, горел предупредительный фонарь, и Ряд был тускло освещен им да еще слабенькой, с угольной нитью, лампочкой на крыльце у Дженни.
Адам уточнил адрес по дороге. Отсчитал от лампочки два дома и еле разглядел третий, спрятавшийся за высокими, нестрижеными темными кустами. Поглядел на темный вход, не торопясь открыл калитку. По заросшей дорожке пошел к маячившему в полумраке, покосившемуся ветхому крыльцу, шатким ступенькам.
С дощатых стен давно облупилась краска, палисадник одичал, зарос. Если бы не полоски света по краям спущенных штор, он прошел бы мимо, сочтя дом нежилым. Ступеньки, кажется, вот-вот рухнут под тяжестью шага, доски крыльца визгливо скрипят.
Дверь отворилась, в проеме — темная фигура, держится за ручку. Негромкий, низкий женский голос произнес:
— Входите, пожалуйста.
Гостиная слабо освещена лампочками в розовых абажурах. Под ногами толстый ковер. Блестит лаком мебель, блестят золотом рамы картин. Богато, упорядочение — это сразу чувствуется.
— Зря не надели плаща, — сказал низкий голос. — Вы наш клиент?
— Нет, — ответил Адам.
— Кто дал вам адрес?
— В гостинице дали.
Адам вгляделся в стоящую перед ним девушку. Одета в черное, без украшений. Лицо красивенькое, остренькое. Какого зверька она ему напоминает? Ночного, скрытного, хищного.
— Если желаете, я стану ближе к свету, — сказала девушка.
— Не надо.
Девушка издала смешок.
— Садитесь — вот здесь. Вы ведь для чего-то к нам пришли, верно? Скажите мне, что вам угодно, и я позову нужную девушку.
В хрипловатом голосе уверенность и властность. И слова выбирает четкие, точно рвет не спеша цветы из разносортной смеси цветника. Адам почувствовал стеснение.
— Мне нужно видеть Кейт, — сказал он.
— Мисс Кейт сейчас занята. Она вас ждет?
— Нет.
— Я могу обслужить вас и без нее.