— Нет, — ответил Арон. — Я не хочу драться.
— Боишься?
— Нет, просто не хочу.
— Ага, дрейфишь! Ну говори, я вру?
— Не хочу я ничего говорить.
— Значит, дрейфишь!
— Пускай дрейфлю.
Арон медленно пошел прочь, оставив кролика на земле. Рот у Арона был очерчен красиво и мягко, синие глаза широко расставлены. Так широко, что придавали лицу выражение ангельской безгрешности. Волосы шелковые, золотистые. Под ярким солнцем голова казалась лучезарной.
Арон был озадачен; брат часто его озадачивал. Арон знал, что Кейл чего-то добивается, до чего-то докапывается — а до чего, не понимал. Кейл был для него загадка: ход его мыслей непонятен и всегда удивлял Арона неожиданными поворотами.
Кейл был похож больше на Адама. Волосы темно-каштановые. Крупней брата, шире в кости, плечистей, и подбородок жестко квадратен, как у Адама. Глаза у Кейла карие, внимательные и подчас взблескивают черным блеском. А вот кисти рук несоразмерно маленькие. Пальцы короткие, тонкие, ногти нежные. Кейл оберегает руки. Он почти никогда не плачет, но если порежет палец, обязательно заплачет. Не притронется руками к насекомому, не поднимет мертвую змею. А когда дерется, то бьет палкой или камнем.
Кейл глядел вслед уходящему брату с уверенной улыбочкой.
— Арон, подожди меня! — крикнул он.
Поравнявшись, протянул ему кролика.
— Можешь нести его, — сказал дружелюбно и обнял за плечи.
— Не сердись.
— Ты вечно хочешь драться, — сказал Арон.
— Да нет. Я просто пошутил.
— Правда?
— Конечно. Неси же кролика. И раз ты хочешь, пошли домой.
И наконец-то Арон улыбнулся. Ему всегда делалось легко, когда брат переставал задираться. Из речного русла мальчики крутой осыпью поднялись в долину. Правая штанина у Арона была закапана кроличьей кровью.
— Вот удивятся, что мы несем кролика, — сказал Кейл. — Если отец вернулся, подарим кролика ему. Он любит на ужин крольчатину.
— Давай, — сказал весело Арон. — Знаешь что: подарим вместе и не скажем, кто подстрелил.
— Ладно, раз ты так хочешь, — сказал Кейл.
Пошли дальше молча. Потом Кейл сказал:
— Все это наша земля — и за рекой до самой-самой дали.
— Не наша, а отцовская.
— Ну да, но после него будет наша.
— То есть как это — после него? — спросил озадаченно Арон.
— Все ведь умирают, — сказал Кейл. — Как мистер Гамильтон. Он же вон умер.
— Ах, да, — сказал Арон. — Да, он умер. — Но связать, соединить в уме мертвого Самюэла и живого отца Арон не мог.
— Мертвых кладут в гроб, роют яму и опускают, — сказал Кейл.
— Я знаю, — сказал Арон.
Ему не хотелось ни говорить об этом, ни думать.
— А я знаю секрет, — сказал Кейл.
— Какой?
— Разболтаешь.
— Нет, не разболтаю, если секрет.
— Да уж и не знаю…
— Скажи, — уговаривал Арон просяще.
— А ты никому?
— Никому.
— Как по-твоему, где наша мама? — начал Кейл.
— Умерла.
— А вот и нет.
— Как это — нет?
— Она сбежала от нас, — сказал Кейл. — Я слышал, люди говорили.
— Врут они.
— Она сбежала, — повторил Кейл. — Но смотри, не выдай, что это я тебе сказал.
— Не верю. Отец сказал, мама на небе.
— Вот скоро я убегу из дому и разыщу ее, — произнес Кейл негромко.
— Верну ее домой.
— А где она, те люди говорили?
— Нет, но я ее найду.
— Мама на небе. Отец врать не будет, — сказал Арон, взглядом прося у брата подтверждения. Кейл молчал. Что ж, по-твоему, она не с ангелами на небесах? — напирал Арон. Кейл по-прежнему молчал. — А кто они были, те люди?
— Какие-то мужчины. На почте в Кинг-Сити. Они думали, я не слышу. Но у меня слух острый. Ли говорит, я слышу, как трава растет.
— Да зачем ей было сбегать от нас? — спросил Арон.
— Откуда я знаю? Может, мы ей не нравились.
— Нет, — ответил Арон, подумав над этими кощунственными словами. — Врали они. Отец сказал, мама на небесах. И сам знаешь, как он не любит говорить об этом.
— Может, потому и не любит, что она сбежала.
— Нет. Я спрашивал у Ли. И он ответил: «Ваша мама любила вас и теперь любит». И показал мне звезду в небе. «Гляди на нее — быть может, это ваша мама. И любить она вас будет, пока горит звезда». Вот что Ли сказал. Он что, врет, по-твоему?
Сквозь подступившие слезы Арон видел жестко-рассудительные глаза брата. В них не было слез.
Кейл был приятно возбужден. Еще одно оружие нашлось, тайное. Теперь когда надо, он будет пускать его в ход. Вон как дрожат губы у Арона. Но Кейл вовремя заметил, что ноздри Арона раздулись. Арон — плакса, но если доведешь его до слез, иногда лезет драться. А когда Арон и плачет и дерется, он опасен. Тогда он нечувствителен к ударам и ничем его не остановишь. Однажды Ли пришлось даже усадить Арона к себе на колени, обхватить, прижать ему к бокам руки, чтобы не молотил кулаками, и так, обняв, долго держать, пока Арон не успокоился. В тот раз у него ноздри тоже раздулись.
Кейл не ответил — спрятал свое новое оружие. Вынуть его всегда можно, и оно острейшее из всех, им найденных. Надо будет на досуге обдумать, как и когда им пользоваться.
Но Кейл спрятал его поздновато, — возмущенный Арон бросился на него, ударил по лицу кроличьим вялым тельцем. Кейл отскочил, крикнул:
— Я же просто пошутил. Честное слово, Арон, это шутка.
Арон застыл с недоумением и болью на лице.
— Мне такие шутки не нравятся, — сказал он, шмыгнул носом, утерся рукавом.
Кейл подошел, обнял брата, поцеловал в щеку.
— Больше не буду так шутить.
Пошли дальше — молчаливо, не спеша. Свет дня начал меркнуть. Кейл оглянулся на тучу, гонимую порывистым мартовским ветром, черно наплывающую из-за гор.