К востоку от Эдема - Страница 132

132

— У нас нет мачехи, — сказал Кейл.

— У нас нет ни мачехи, ни матери, — сказал Арон. Мама умерла.

Слова эти разрушили сказку, сочиняемую Аброй, но тут же дали ей другой сюжет. Теперь она уже не фея с волшебным жезлом, а дама-благодетельница в большущей шляпе со страусовым пером, и в руке у нее громадная корзина, и из нее торчат ноги жареной индейки.

— Горькие вы мои сиротки, — сказала она нежно. — Я буду ваша мама. Буду брать вас на руки, баюкать и рассказывать вам сказки.

— Мы слишком большие, — сказал Кейл. — Ты с нами грохнешься со стула.

Абра отвернулась от него — фу, какой грубиян. А вот Арона ее сказка увлекла. Абра видела, как улыбаются его глаза, словно она уже баюкает его, а он покачивается в ее руках, — и опять в ней сладко сжалось сердце.

— Скажи, а вашу маму пышно хоронили? — спросила она ласково.

— Мы не помним, — отвечал Арон. — Мы маленькие были.

— А где похоронили? Вы ведь, наверно, носите цветы ей на могилу. Мы всегда носим — бабушке и дяде Альберту.

— Мы не знаем, где она лежит, — сказал Арон.

Глаза Кейла заинтересованно блеснули — в них пробудилось чуть ли не торжество. Он сказал наивным голоском:

— Я спрошу отца, где, и мы понесем ей цветы.

— Я с вами пойду, — сказала Абра. — Я умею делать венки. И вас научу. Научить? — спросила она замолчавшего грустно Арона.

— Научи, — проговорил он.

Ее потянуло опять дотронуться до него. Она потрепала его по плечу, коснулась щеки.

— Ваша мама будет рада, — сказала она. — Даже когда они на небесах, они глядят на землю и все видят. Так мой папа говорит. Он знает об этом стихотворение.

— Пойду кролика упакую. У меня есть коробка от брюк. — И Арон побежал домой. Кейл глядел ему вслед, усмехаясь.

— Ты чего улыбаешься? — спросила Абра.

— Да так, — сказал Кейл, в упор глядя на Абру.

Она решила его переглядеть. Она была на это мастерица. Но Кейл и не думал опускать глаза под ее взглядом. Первоначальная робость уже прошла, и он ликующе чувствовал, что выходит из-под ее власти. Он знал, что Арон ей больше по душе, но это было ему не ново. Почти всем больше нравится Арон с его золотистыми кудрями и открытой, простодушно-щенячьей манерой приязненно льнуть. А чувства Кейла крылись глубоко и выглядывали осторожно, готовые тут же спрятаться или мстяще атаковать. И он уже начал карать Абру за то, что она предпочла Арона, — и это было тоже не ново. Он уже давно так поступал — с тех самых пор, как открыл в себе способность карать. И эти тайные отместки стали как бы его творчеством.

Пожалуй, разницу между двумя братьями можно выразить так. Увидев муравейник на полянке, Арон ляжет на живот и займется наблюдением сложной жизни муравьев. Вот одни тащат добычу муравьиными тропами, другие переносят белые яйца-коконы. Вот два земляка-муравья при встрече касаются друг друга усиками, толкуют о чем-то. Часами будет Арон так лежать и глядеть, поглощенный этой земляной жизнью.

А Кейл, наткнувшись на тот же муравейник, раскидает его ногой и полюбуется на то, как муравьи ошалело борются с бедой. Арону занятно быть частью живого мира; Кейлу же непременно надо этот мир переустроить.

Кейл давно знал, что Арон нравится людям больше, чем он, но научился вознаграждать себя за это: он расчетливо ждал, пока те, кто предпочел Арона, не подставят свою уязвимую сторону — и скрытно бил по ней, а жертва даже не догадывалась, за что ей мстят. И это мщение давало Кейлу радость власти. Сильней, неразбавленной чувства, чем эта торжествующая радость, он не знал. Он не питал к Арону неприязни напротив, любил его, потому что Арон — то и был причиной этих радостей. Кейл уже и позабыл, что мстит за то, что его любят меньше Арона, — а может, и вообще никогда этого не сознавал. Дошло до того, что он и не желал уже быть на месте Арона — предпочитал свои радости.

Прикоснувшись к руке Арона и ласково с ним поговорив, Абра пробудила в Кейле потребность покарать. Мозг его заработал привычно — стал искать в Абре слабее место, и, вслушавшись в ее слова, проницательный Кейл тут же и нашел слабину. Мало кто из детей доволен своим возрастом. Одни хотят быть малышами, другие взрослыми. Абра хотела быть взрослой. Она употребляла взрослые слова, имитировала, как умела, взрослые позы и чувства. С младенчеством она распростилась, а к вожделенной взрослости еще не подошла. И, уловив это, Кейл получил возможность разрушить ее муравейник.

Он знал, что брат провозится довольно долго. Искать коробку, смывать с меха кровь — на это нужно время. И на то, чтоб разыскать тесьму и завязать бантиком. А покамест Кейл начал уже побеждать. Он чувствовал, как слабеет уверенность Абры в себе, и знал, как ослабить ее еще больше.

Наконец Абра отвела взгляд и сказала:

— Что у тебя за манера так пялиться?

Кейл оглядел се с ног до головы — медленно и холодно, как оглядывают, например, стул. Он знал, что так можно и взрослого смутить.

Абра не выдержала:

— Что я тебе музейный экспонат?

— Ты в школу ходишь? — спросил Кейл.

— Конечно.

— В какой класс?

— В пятый.

— И тебе десять лет?

— Одиннадцатый.

Кейл засмеялся.

— Что ты смеешься? — возмутилась она. Кейл молчал. — Что тут смешного? Отвечай же. — По-прежнему молчание. — Думаешь, что ты ужасно умный.

В ответ Кейл опять засмеялся, и Абре стало совсем неуютно. Она сказала:

— Твой брат очень задерживается… Смотри, дождь перестал.

— Он там возится, ищет, — сказал Кейл.

— Кролика?

— Да нет. Кролика искать не надо — кролик мертвый лежит. А он там ловит, а она, наверно, увертывается.

132