— Ты, я вижу, любишь брата.
— Да, люблю… Но и гадости тоже ему делаю. Мне нравится его дурачить, дразнить и вообще. Иногда сам не знаю, зачем.
— А потом сам переживаешь, правда?
— Угу…
— Арон тоже переживает?
— Наверное, не знаю… Вот когда я не захотел стать членом церковной общины, он очень огорчился. И еще он ужасно переживал, когда Абра на него взъелась. Ненавижу, говорит. Он прямо заболел от этого. У него тогда жар начался, и Ли за доктором посылал — помнишь?
— Господи, живу рядом с вами и ничего-то не знаю! — изумился Адам. — За что же она на него взъелась?
— Да так… Тебе обязательно нужно знать?
— Если не хочешь, не говори.
— Ладно уж, ничего тут секретного нет. Арон ведь священником хочет стать, ну а мистер Рольф, священник наш, он за высокую церковь
выступает и брата подговаривает. Арон сказал, что он, может, никогда не женится, будет затворником жить.
— То есть вроде монахом заделается?
— Ну да!
— И Абре это не понравилось?
— Еще бы! Как кошка зафыркала. Она вообще такая злюка бывает. Схватила у Арона самописку и ка-ак бросит ее на землю и давай топтать. Я, говорит, полжизни ему посвятила, а он…
— Сколько же лет Абре? — рассмеялся Адам.
— Скоро пятнадцать, но она… ну, вроде взрослее.
— Понятно. Ну и что Арон?
— Ни слова не сказал, но здорово обиделся.
— Ты, наверное, отбил бы ее у Арона, если б захотел? — сказал Адам.
— Абра с Ароном обручена, — серьезно возразил Кейл.
Адам пристально посмотрел сыну в глаза и позвал Ли. Тот не появился.
— Ли! — крикнул он снова и добавил; — Странно, по-моему, он никуда не уходил. Кофейку бы еще.
Кейл вскочил.
— Я сейчас заварю!
— Тебе в школу пора.
— Мне не хочется.
— Надо. Арон уже там.
— Можно я с тобой побуду, па? Сегодня как праздник.
Адам глянул себе на руки и сказал тихим, неверным голосом:
— Ну хорошо, завари.
Пока Кейл возился в кухне, Адам с удивлением чувствовал, что в нем происходит какая-то перемена. Каждой клеточкой своего существа он ощущал незнакомое волнение. Ноги напружинились, вот-вот сами понесут его, руки тянулись к работе. Жадными глазами он обвел комнату. Стулья, картины на стенах, алые розы на ковре — вещи казались новыми, одушевленными, близкими. В его сознании зародилась неутолимая жажда жизни, такое ожидание и предвкушение будущего, как будто отныне каждая минута его существования должна приносить одну радость. Он испытывал необыкновенную приподнятость, словно перед ним занимался мирный безоблачный, золотистый день. Адам закинул руки за голову и вытянул ноги.
Кейл на кухне мысленно торопил кофейник, и вместе с тем ему было приятно ждать, пока вода закипит. Знакомое чудо уже не чудо. Восторг от счастливых минут близости с отцом прошел, но радостное ощущение осталось. Б нем растворился и яд одиночества, и грызущая зависть к тем, кто не одинок, дух его очистился и просветлел, и он понимал это. Чтобы проверить себя, Кейл старался припомнить старые обиды, но они куда-то пропали. Ему хотелось услужить отцу, доставить ему радость, сделать какой-нибудь подарок и вообще совершить в его честь что-нибудь великое.
Кофе убежал, и Кейл принялся вытирать плиту. «Вчера ни за что не стал бы этого делать», — мелькнуло у него в голове.
Когда Кейл принес дымящийся кофейник в комнату, Адам улыбнулся, понюхал воздух и сказал:
— Хорошо пахнет! Такой аромат мертвого из могилы подымет.
— Убежал он, — виновато сказал Кейл.
— Самый смак, когда кофе убежит, возразил Адам. — Интересно, куда это Ли отправился?
— Может, он в своей комнате. Пойти посмотреть?
— Не стоит. Он бы отозвался.
— Папа, ты позволишь мне заняться фермой после школы?
— Ну, об этом рано говорить. А какие планы у Арона?
— Он в колледж хочет поступить. Не выдавай меня, ладно? Пусть он сам тебе сюрприз сделает.
— Хорошо, не выдам. А ты сам — разве не хочешь в колледж?
— Да я лучше на ферме… Я там прибыль сумею получить, вот увидишь! За обучение Арона заплатить хватит.
Адам отхлебнул кофе.
— Это просто замечательно с твоей стороны, — сказал он. — Не знаю, стоит ли заводить этот разговор… Нет, наверное, стоит… Я вот про Арона попросил тебя рассказать. И ты так неуклюже его хвалил, что я подумал может, ты не любишь его, может, он даже неприятен тебе?
— Да я его просто ненавидел! — выпалил Кейл. — Поэтому и задирал его по-всякому. Но это прошло, папа, правда, прошло. Никакой вражды сейчас у меня к нему нет, честное слово, и не будет. Вообще ни к кому не будет, даже к матери… — Он прикусил язык, сам удивившись своей обмолвке и холодея от ужаса.
Адам молча смотрел прямо перед собой. Потом он провел ладонью по лбу и наконец негромко произнес:
— Выходит, тебе известно о матери. — Адам не спрашивал, а размышлял.
— М-м… Да, отец, известно.
— Все?
— Все.
Адам откинулся на спинку кресла.
— А Арон — он тоже знает?
— Да нет, что ты, папа! Конечно, не знает!
— Чего ты испугался?
— Не нужно ему про такие вещи знать.
— Почему?
— Не выдержит он этого, — упавшим голосом сказал Кейл. — Он слишком неиспорченный. — Он чуть было не добавил; «Как и ты, папа», — но вовремя спохватился.
Адам выглядел усталым и растерянным. Он покачал головой.
— Кейл, слушай меня внимательно… Какая есть гарантия, что Арон не узнает? Подумай хорошенько.
— Да он такие места за милю обходит, — ответил Кейл, — не то что я.
— А если ему кто-нибудь расскажет?
— Он просто не поверит, папа. Подумает, что на нее наговаривают, да еще побьет того, кто заикнется об этом.