— Вижу, мэм, получше вам сегодня.
— Гораздо, — сказала она. — Это новое лекарство — просто чудо. А вот ты, Джо, растерзанный какой-то. Нездоровится?
— Да нет, нормально себя чувствую. — Джо поставил поднос на стол прямо перед большим креслом. — Значит, четыре с половиной минуты варить?
— Ровно четыре с половиной. И если есть, захвати яблочко посвежее, чтобы хрустело.
— Да вы отродясь столько не ели, — сказал Джо.
Дожидаясь на кухне, пока повар сварит яйцо, он тревожно размышлял. Может, она пронюхала чего? Гляди в оба. Черт, чего она цепляется. Он же по натуре ничего не знает. Не виноват он.
Возвратясь в комнату хозяйки, Джо доложил:
— Яблок нету. Повар говорит, что груша вот хорошая.
— Груша? Еще лучше.
Он стоял и смотрел, как она чистит скорлупу и окунает ложку в яйцо.
— Ну как?
— Замечательно! — кинула Кейт. — Просто замечательно.
— Выглядите сегодня что надо.
— Я и чувствую себя что надо. А вот на тебе лица нет. Что-нибудь случилось?
— Понимаете, мам… — замычал словно бы нехотя Джо. — Мне сейчас незнамо как пять сотен требуется.
— Позарез… — перебила Кейт игриво.
— Чего-чего?
— Ладно, проехали… Ты что — хочешь сказать, что не нашел ее? Посмотрим, если хорошо поработал, получишь свои пять сотен. Давай-ка по порядку. — Кейт взяла солонку и вытрясла в яйцо несколько крупинок.
Джо изобразил на лице радость.
— Спасибочки, — сказал он. — Ей-ей, во как нужно… Ну, был я, значит, в Пахаро и Уотсонвилле. В Уотсонвилле видели ее, сказали, в Санта-Крус подалась. Я — туда, разведал все чин-чином: верно, сшивалась там, а после куда-то смылась.
Кейт попробовала яйцо и добавила еще соли.
— И это все?
— Не, не все, — продолжал Джо. — Дай-ка, думаю, в Сан-Луис-Обиспо махну. И точно, была она там, а после как в воду канула.
— И никаких следов? Никто ничего не знает?
Джо нервно перебирал пальцами. Вся его затея, а может, и вся его жизнь зависели от того, что он сейчас скажет, и он боялся промахнуться.
— Ну, чего молчишь? — проговорила она, теряя терпение. — Выкладывай, чего у тебя там.
— Да так, ничего особенного. Сам не знаю, что об этом думать…
— А ты не думай, — говори. Думать я буду, — резко оборвала его Кейт.
— Может, вранье все…
— Вот наказанье-то, Господи! — рассердилась она.
— С мужиком одним я калякал. Он ее, значит, последний видел. Джо его зовут, как и меня…
— Как его бабушку зовут — не узнал? — съязвила Кейт.
— Мужик этот, значит, и говорит, набралась она раз она и грозилась в Салинас вернуться втихую. Дескать, должок вернуть надо. Больше этот мужик ничего не знает, потому как укатила она.
На какой-то короткий миг Кейт потеряла самообладание, но Джо засек этот миг, заметил ее тревогу, ее испуг и почти полную растерянность. Он не знал, что именно на нее подействовало, но почувствовал себя на коне. Наконец-то у него появился шанс.
Она подняла глаза со своих скрюченных рук, лежащих на коленях.
— Бог с ней, с этой бздюшкой, Джо, — сказала она. Считай, что пять сотен твои.
Она целиком погрузилась в себя, а бедный Джо боялся дыхнуть, чтобы не спугнуть ее. Поверила-таки, поверила даже тому, о чем он и полслова не вымолвил. Ему захотелось поскорее убраться вон.
— Спасибочки, мэм, — тихо сказал он и начал бочком подвигаться к двери. Его пальцы уже легли на ручку, когда она сказала как бы между прочим:
— Кстати, Джо…
— Да, мэм?
— Услышишь чего… о ней, — скажи мне, хорошо?
— Обязательно. Может, мне еще поспрошать?
— Да нет, не стоит. Не так уж это важно.
У себя в комнате Джо защелкнул дверь, уселся, сложил руки на груди и, заулыбавшись, принялся прикидывать, как ему вести себя дальше. Остановился он на том, что лучше всего дать ей помозговать, к примеру, с недельку. Пусть успокоится малость, а там опять, будто ненароком, заговорить об Этель. Джо не понимал, какое оружие попало ему в руки, и не умел им пользоваться. Зато он твердо знал, что оружие опасное, и ему не терпелось пустить его в ход. Он расхохотался бы от радости, если бы знал, что Кейт заперлась в серой каморе, неподвижно сидит в своем кресле и глаза ее закрыты.
Иногда вдруг в ноябре на долину Салинас проливается дождь. Это случается так редко, что «Газета»и «Вестник» тут же откликаются на событие редакционными статьями. После дождя склоны гор и предгорья покрываются пушистой зеленью, а в воздухе разливается приятная свежесть. От дождей в такую пору земледелию никакой пользы, если только они не зарядят как следует, а это бывает чрезвычайно редко. Обычно же снова быстро настает сушь, зелень жухнет, или же побеги прихватывает заморозками, и иногда большая часть посевов гибнет.
Когда началась война, пошли сырые осени, и многие объясняли капризы погоды тем, что во Франции палят из огромных пушек. Сей предмет серьезно обсуждался в разговорах и даже в газетах.
Первую военную зиму наших войск во Франции было мало, однако миллионы проходили обучение и готовились к отправке за океан.
Война — это всегда несчастье, и в то же время она приносит в жизнь разнообразие. Германцев так и не удалось остановить. Больше того, они снова перехватили инициативу и неудержимо двигались к Парижу. Одному Господу Богу было ведомо, когда их остановят и остановят ли вообще. Утверждали, что если кто и спасет нас, то только генерал Першинг. В любой газете каждый день красовалась фотография: строгий, по-военному подтянутый, в щегольской форме, подбородок каменный, на гимнастерке ни единой складочки. Вот он, настоящий солдат! Но никто не знал, какие стратегические планы строились в его голове.