Голова Адама покоилась на высоко подложенных подушках. Лицо его застыло, кожа была бледная, словно прозрачная, губы вытянулись в прямую линию, ни усмешки в них, ни укоризны. В широко раскрытых глазах была такая ясность и такая глубина, что, казалось, сквозь них можно заглянуть в самую его душу, и они сами словно бл видели насквозь все вокруг. Но смотрели они спокоЧю и безразлично прямо перед собой. Когда Кейл вошел, взгляд переместился на него, потом уперся ему в груд, поднялся вверх и остановился на его лице.
Кейл присел на стул подле постели.
— Прости меня, отец.
Веки медленно, по-лягушачьи, опустились и поднялись снова.
— Ты меня слышишь, отец, понимаешь? — Глаза смотрели все так же неподвижно и покойно. — Это я, я виноват! — крикнул Кейл. — Я виноват, что убили Арона, а у тебя вот удар. Я со зла повел его в публичный дом. Со зла мать показал. Поэтому он и убежал в армию. Я не хочу никому во вред делать, у меня так получается, правда!
Он припал лицом к изголовью кровати, чтобы не видеть уставившихся на него ужасных глаз, но они не отпускали его, и он понял, что этот взгляд пребудет с ним до конца жизни, станет частью его самого.
В передней позвонили, и через минуту вошел Ли в сопровождении плотной, с густыми черными бровями женщины. Она раскрыла саквояжнк, и из него словно посыпалось наигранное оживление.
— Где он, мой больной, вот этот?! Непохоже, непохоже… Зачем только меня позвали. Да мне тут делать нечего. Он же здоровее нас с вами. Эй, мистер, может, встанете и поможете мне справиться с моими болячками? Такой видный, красивый, неужели оставите бедную женщину? — Одним привычным движением, без видимых усилий она правой рукой приподняла Адама за спину, левой ловко взбила подушки, и, подтянув его повыше к изголовью, опустила на постель.
— Мы ведь любим, когда подушечки прохладные, правда? — тараторила она. — Так-так, замечательно! А где у вас тут туалет? Нам, само собой, утка будет нужна и горшок. И будьте добры, поставьте сюда раскладушку.
— Составьте список, — мрачно отозвался Ли. — И если вам понадобится помощь…
— Какая там помощь! Мы и сами прекрасно управимся, правда же, золотко?
Ли и Кейл убрались в кухню. Ли сказал:
— Хотел заставить тебя поесть, да вот эта особа помешала. Многие считают, что и на радостях еда в охотку, и от горя лучшее средство. Она из таких, это наверняка. Ну что, будешь есть или нет?
Кейл заулыбался.
— Если бы ты стал заставлять, меня бы наизнанку вывернуло. Но раз ты с подходом, то я, пожалуй, умну сандвич.
— Сандвичей нет.
— Хочу сандвич.
— Просто поразительно, как мы любим вопреки всякой логике, когда все шиворот-навыворот становится, сказал Ли. — Даже досада берет.
— А я уже расхотел сандвич, — возразил Кейл. — Там пирожков не осталось?
— Осталось — в хлебнице. Уже, наверное, зачерствели.
Он достал блюдо с пирожками и поставил на стол.
— Люблю, когда черствые.
В кухню влетела сиделка.
— Аппетитно выглядят! — Взяв пирожок, она надкусила его и затараторила, жуя: — Где тут телефон? Аптекарю Крафу позвоню, не возражаете? Заказать кое-что надо. И постельное белье — где у вас белье? Раскладушки тоже не вижу. Вы уже газетку прочитали? Где, говорите, телефон-то? — Взяв еще один пирожок, она исчезла.
— Он что-нибудь сказал? — негромко спросил Ли.
Кейл качал головой, как заведенный.
— Тяжело будет, я знаю. Но доктор прав. Человек, в сущности, удивительное животное, все вынесет.
— А я нет. — Голос Кейла звучал глухо, безразлично. — Я не выдержу. Ни за что не выдержу. Надо кончать… Я должен…
Ли яростно схватил его за руку.
— Щенок! Трус поганый!.. Погляди вокруг себя. Сколько замечательного в жизни, а ты… Только попробуй, заикнись еще раз… С чего ты взял, что твое горе глубже моего?
— Да не от горя это. Я ему все выложил. Я убил собственного брата. Убийца я — вот кто. Теперь он все знает.
— И он сказал, что ты убийца? Говори прямо, сказал?
— К чему ему говорить. Я и так понял, по его глазам. Его глаза все сказали. Куда мне теперь деться? Нигде мне места нет…
Ли облегченно вздохнул и отнял руку.
— Кейл, выслушай меня, мальчик, терпеливо начал он. — У Адама поражены некоторые центры головного мозга. Думаю, что кровоизлияние затронуло и зрительные нервы, то есть тот участок в коре, от которого зависит зрение. То, что ты видишь в его глазах, — это скорее всего следствие разрыва кровеносных сосудов в зрительной сфере. Помнишь, он совсем не мог читать? Это не потому, что у него вдруг испортились глаза. Это от давления. Поэтому нельзя по глазам судить. Откуда тебе знать, обвиняет он тебя или нет.
— Обвиняет, я знаю. Его глаза сказали, что я — убийца.
— Да он простит тебя. Обещаю!
В дверях появилась сиделка.
— Ты что-то обещаешь, Китай? А как насчет обещанного кофейку?
— Сейчас сварю. Как он?
— Уснул, как младенец! Почитать что-нибудь в этом доме найдется?
— Что именно вы бы хотели?
— Что угодно, лишь бы о ногах не думать. Набегалась за день-то.
— Кофе я скоро принесу… А почитать — могу предложить неприличные рассказики, французская королева сочинила. Правда, они; может быть, слишком…
— Тащи их сюда вместе с кофием, — скомандовала она. — А ты бы прилег, парень. Нас тут двое в случае чего. Эй, Китай, не забудь книжку принести!
Ли поставил кофейник на газ и подошел к столу.
— Кейл!
— Чего?
— Сходи к Абре.
Кейл стоял на ухоженном крыльце и давил на кнопку звонка. Наконец над ним вспыхнул яркий свет, загремел болт и из-за двери высунулась миссис Бейкон.