К востоку от Эдема - Страница 49

К оглавлению

Карл к их возвращению был уже дома. Когда они вошли в кухню, взгляд его помрачнел.

— Я думал, ты отвез ее на станцию и посадил в поезд.

— Мы поженились, — просто сказал Адам.

— Поженились?!

— А почему бы нет? Я что, не могу жениться?

Кэти быстро прошла в спальню и закрыла за собой дверь. А Карл уже бушевал:

— Она же дрянь, говорю тебе! Она — шлюха!

— Карл!

— Я тебе говорю, она дешевая шлюха! Да я бы ее на милю к себе не подпустил… сука она, тварь последняя!

— Замолчи! Замолчи сейчас же, слышишь? Не смей распускать свой поганый язык, она — моя жена!

— Жена?! Кошка она подзаборная, а не жена!

— Сдается мне, ты ревнуешь. Карл, — тихо сказал Адам. — Ты, по-моему, и сам бы не прочь на ней жениться.

— Ну ты и. дурак! Чтоб я еще ревновал?! Да я с ней под одной крышей жить не желаю!

— Тебе и не придется, — размеренно сказал Адам. Я уезжаю. Если хочешь, можешь откупить мою долю. Забирай себе всю ферму. Ты же этого хотел. Вот и живи вдесь, в своем дерьме, пока не сдохнешь!

Карл понизил голос:

— Но почему ты не можешь от нее избавиться? Адам, прошу тебя! Выгони ее к чертовой матери! Она же тебе всю жизнь искурочит! Она погубит тебя, Адам, погубит, помяни мое слово!

— Откуда ты про нее столько знаешь?

У Карла потухли глаза.

— Ниоткуда. — И он замолчал.

Адам не спрашивал, выйдет ли Кэти ужинать. Отнес две тарелки в спальню и сел рядом с ней на кровать.

— Мы с тобой уедем отсюда, — сказал он.

— Давай лучше я одна уеду. Отпусти меня, я тебя прошу. Я не хочу, чтобы ты из-за меня возненавидел брата. Но почему он меня так не любит?

— Мне кажется, он ревнует.

Глаза ее сузились.

— Ревнует?

— Да, так мне кажется. Но ты не волнуйся. Мы уезжаем. Поедем в Калифорнию.

— Я не хочу в Калифорнию, — бесстрастно сказала она.

— Чепуха! Там чудесно, круглый год солнце и очень красиво.

— В Калифорнию я не поеду.

— Ты — моя жена, — сказал он мягко. — И я хочу, чтобы ты поехала со мной.

Она замолчала и больше к этому разговору не возвращалась.

Они услышали, как Карл хлопнул дверью.

— Это хорошо, что он в город пошел, — сказал Адам. Пропустит пару стаканов, ему и полегчает.

— Адам, — Кэти потупила глаза, — пока я не поправлюсь, я не смогу быть тебе женой.

— Понимаю, — кивнул он. — Ничего, я подожду.

— Но я хочу, чтобы ты был рядом. Я боюсь Карла. Он так меня ненавидит.

— Я перенесу сюда мою раскладушку. Если тебе вдруг станет страшно, ты мне скажешь. Протянешь руку и разбудишь.

— До чего же ты хороший… Может, сделаешь чаю?

— С удовольствием. Я и сам с тобой попью.

Он принес из кухни две чашки с дымящимся чаем и пошел за сахарницей. Потом сел на стул возле кровати.

— Я заварил покрепче. Тебе не слишком крепко?

— Нет, я люблю крепкий чай.

Он допил свою чашку.

— Какой-то странный вкус. Тебе не показалось?

Кэти растерянно прижала руку ко рту:

— Ой, дай-ка я попробую. — И выпила остатки чая из его чашки.

— Адам! — воскликнула она. — Ты взял не ту чашку-это же моя! Я положила в нее лекарство.

Он облизал губы.

— Наверно, ничего страшного.

— Нет, конечно. — Она тихо засмеялась. — Хорошо бы, не пришлось тебя сегодня будить.

— А что?

— Просто ты выпил мое снотворное. Думаю, тебе не так-то легко будет проснуться.

Опиум уже начал действовать, и, как Адам ни боролся с собой, веки его тяжелели.

— Доктор велел принимать сразу так много? — спросил он заплетающимся языком.

— Это у тебя просто с непривычки.

Карл вернулся в одиннадцать часов. Кэти слышала, как, пьяно пошатываясь, он поднимается на крыльцо. Пройдя в свою комнату, он разделся, побросал вещи на пол и плюхнулся на кровать. Устраиваясь поудобнее, он долго кряхтел и ворочался, — потом вдруг открыл глаза. Возле кровати стояла Кэти.

— Чего тебе?

— Не догадываешься? Ну-ка подвинься.

— А где Адам?

— Он по ошибке выпил мое снотворное. Подвинься же.

Он засопел.

— Я сегодня уже был с одной шлюхой.

— Ничего, ты парень сильный. Подвинься чуть-чуть.

— У тебя же рука сломана.

— Это уж моя забота. Не беспокойся.

Неожиданно Карл расхохотался.

— Ну и не повезло же ему, бедняге! — И откинув одеяло, Карл пустил ее к себе в постель.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

1

Как видите, мы с вами страница за страницей добрались потихоньку до великого рубежа, именуемого 1900 год. Жернова истории перемололи и стерли в порошок очередную сотню лет, но поди пойми, каким он был, этот минувший век, если каждый видел в нем то, что ему хотелось, и чем глубже заглядывали люди в прошлое, тем содержательнее и значительнее казались им ушедшие годы. По воспоминаниям многих, то была эпоха, краше которой мир не знал: ах, чудесное, веселое время, ах, старое доброе время, как легко и спокойно тогда жилось! Старики, не уверенные, достанет ли им сил перешагнуть через межу веков, взирали на будущее с неприязнью. Потому что мир менялся, из него ушло очарование, ушла добродетель. В разъедаемый ржавчиной мир заползала тревога, ну и, конечно, что пропало, то пропало. Где нынче хорошие манеры, где непринужденность и красота? Благородные дамы — нет больше благородных дам, и кто теперь положится на слово джентльмена?

Ну и времечко, все, как один, с застегнутой ширинкой ходят. И никакой свободы скоро не останется. Даже у детей теперь не та жизнь — что в их детстве приятного? Раньше у ребенка всех забот было найти камешек получше, такой, знаете ли, не совсем круглый, но обязательно гладкий и плоский, чтобы легко вкладывался в лоскуток кожи, отрезанный от старого башмака, и летел из рогатки прямо в цель. Куда подевались все хорошие камешки, куда подевалась бесхитростная простота?